Этот факт недвусмысленном образом сообщает, что эволюция и словообразование славянских, романских языков, латинского и греческого шла в едином географическом и языковом пространстве и названные приставки проникли из протославянских языков в греческий и латинский, а не наоборот.
Тем более, данные выводы о сходстве и различии русского, славянских, романских, латыни, греческого можно проследить даже на многочисленных примерах использования общих приставок в словообразовательном процессе.
Приставки – это маркер, и за маркерными исследованиями должны последовать более глубокий математический и статистический анализ морфемно-семантического состава и структуры названных языков, корней слов, стоящих после приставки и перед суффиксом, окончанием, корней композитных слов, с использованием синонимических отношений слов по предложенному алгоритму.
Никто из лингвистов-русистов особо не обращает внимание на то, что только в русском языке приставки «про» и «при» могут использоваться самостоятельно как предлоги и союзы, и в латыни есть аналогичное употребление близкой приставки-предлога-союза «per-pre».
Приставка «пере-», например, участвует в словообразовании десятков слов, композитных слов, с очень глубоким и нетривиальным смыслом, вызывающим сложные языковые и когнитивные ассоциации и имеющая сопоставимую с греческим и латынью древность использования в языке и на письме: перестараться, переделать, переосмыслить, передумать, перестраховаться, переводить, переслать, переварить, переход, перевод, перенимать-переымать, принимать-пронимать-преымать-подымать и прочее.
Pretiravaj; remake; ponovno premisliti; premislite; za pozavarovanje; prevesti; naprej; prebaviti; prehod; prevod; perimaatʹ; sprejeti; pokrivati; podymať; – те же слова в словенском языке в редакции автоматического переводчика [26], для примера.
Приставка «пере-» скорее всего является полной (а не укороченной) написательной формой «латинской» приставки «per-» и встречается «пере-» только в восточнославянских языках.
И сами корни слов, участвующие в словообразовании с приставкой «пере-», также участвуют, с разными другими приставками, в гораздо большем ассоциативно-семантическом образовании слов и примеров, чем в романских языках (перевидеть-первидеть-превидеть-провидеть-свидеться-увидеть-ненавидеть).
Более того, добавлю, что приставка «pere-per» скорее всего сама по себе сложносоставная (композитная).
И тот же самый семантический смысл, тождественный композитной приставке «pere-per», заложен в словах перец-перчить-перчит-перечить-fire-pyros-пирамида-фарос-пирс-перо-опера-писало-peak-speak-пика-репер-ripe-рапира-спираль-аспирация-аспирант-транспирация-экспирация-респирация-sphera-писарь-перечень-перст-first-периметр-Коперник-соперник-копир и прочее.
Корень «pi-pe-пи-пе» в данной композитной приставке «pere-per» в древности обозначался в средиземноморской области на письме палочкой-диаметром-писалом-стилусом-piccolo (в сочетании с кругом-диском), который потом превратился в греческую букву «пи» и «число пи – 3,14», с применением которого математически рассчитывают длину окружности через диаметр.
Судя по явлению массовой «диффузии» названных и иных «греко-латинских» приставок, может также наблюдаться параллельный процесс «диффузии» не менее такого же, сопоставимого количества слов с общими корнями и семантическими значениями (до 10% и более однокоренных слов – однокорневых синонимов).
Тем не менее, специализированных лингвистических работ, показывающих сходство или различие современного русского или древнерусского с латынью и греческим, нет в принципе.
В специальной лингвистической литературе нет даже упоминаний тотального доминирования названных приставок в славянских языках по сравнению с греческим, романскими и латынью, что вызывает недоумение, и в связи с чем возникает больше вопросов, чем ответов [18].
Исходя из написанного автором одной из фундаментальных работ по основам словообразования древнерусского языка (Ефимова, 2006) [18], следует, что греки сочинили русский литературный язык.
При этом они использовали суффиксы, приставки и корни, которые неизвестно откуда взялись.
Почему бы автору данной крупной (наверное, самой крупной) обобщающей монографии методически не выделить наиболее распространённые на тот момент древние славянские корни, суффиксы и приставки и не назвать хотя бы их примерное число (и «удельные веса»), примерную дату их появления в сравнении с другими южнославянскими языками, которые как раз географически были ближе к греческому языку?
Все морфемы (лексемы) – которые разбираются в данной монографии – они явно догреческие, как и догреческими были все корни слов, которые греки «взяли в оборот» из «народной речи», как пишет сама автор.
Причём эти корни слов и другие языковые основы, исходя из активности переводчиков и географической близости проживающего там населения, были известны и русским, и грекам.
По моему мнению, методологически в данной работе надо было сказать и показать, чем догреческий субстрат русского языка в количественном и качественном отношении отличался от послегреческого «вмешательства».
В данной работе так же не обсуждается вопрос происхождения древнего языкового субстрата русского языка и «народной речи», которым греки лишь воспользовались для перевода богослужебных текстов.
Кажется несколько натянутой сама концепция сравнения древнерусского только с греческим, который, для чистоты эксперимента, можно было бы хотя бы частично сравнить с латынью, с языком «ладино», другими южнославянскими языками и уж тогда делать принципиальные выводы об исключительной связи русского с греческим по структуре, морфологии слов и семантике словообразования.
В монографии также не сказано, что в обрядовой части церковного богослужения существенная часть слов – изначально латинского происхождения. Слова «церковь» (греч. – eklesia), крест (греч. – stavros), алтарь (греч. – bomos), орарь, пост, язычник (paganus лат.) – они латинского, а не греческого происхождения.
В этой работе нет даже намёка, предположения-гипотезы, что сочинители и переводчики русского языка – Кирилл и Мефодий, по косвенным признакам, в совершенстве владели как греческим, так и древнерусским и, скорее всего, были полностью или частично двуязычными или многоязычными.
Причём настолько плотно, что складывается впечатление, что двуязычие было свойственно не только «греческим сочинителям» русского языка, но и самим русским, которые в 911 году написали на «церковно-славянском литературном» Договор с Византией, который изобилует «латинско-греческими приставками» про-, пре-, при-, об-аб, с-.
В работе полностью пропущена методология сравнения русских и греческих корней слов, – практически ни одного корня, стоящего перед суффиксом и после приставки, специально в монографии как целое научное направление не разобрано и не упомянуто, как не разобрана общая этимология и связь с другими славянскими и европейскими языками.
Нет данных о числе сопоставимых приставок и суффиксов, предположительно существовавших в то время в славянских, русском и греческом. И прочее, и прочее.
Хотя воздадим должное уважение автору, поскольку её монография практически единственная и наиболее крупная по морфемике слов древнерусского языка.
Специализированный Фонд Хованского, куда я обратился с вопросом об ИЕ происхождении русского и его исторической и функциональной связи с латинским и греческим в большей степени, нежели с санскритом, отвечает, что таких исследований в лингвистике нет в принципе или они имеют ненадлежащую глубину и охват вследствие того, что «…Видимо, дело в том, что до 19 века, пока не было филологов, т. е. уровень развития языкознания был не достаточно высоким, до этого не доходили руки, хотя по общей фонетике писал еще в Ф. З. Бодуэн де Куртенэ…
В 19 веке стало понятно, что и романские языки, и славянские – по сути ИЕ, тогда же стало понятно, что грамматика санскрита совершеннее классической, да и, условно говоря, тексты древнее… тогда и стали ориентироваться в целом на индоевропеистику, а от классики отстранились…
Вообще, этот поиск сходства русского с санскритом не очень правильный, если это не рассматривается в ИЕ, в целом…» [19].
Таким образом, из данного объяснения можно сделать предварительный вывод, что в сопоставительной лингвистике нет ярких результатов, которые можно было бы показать, как наследие и продолжение открытий 18-19 веков связей санскрита, европейских языков, включая русский.
То есть ответа на частные и общие вопросы функционального и генетического (статистического, морфологического, лексического) сходства русского с латынью и греческим через остатки условно «самого древнего языкового субстрата» – языка-санскрита, его самых древних частей или прямых заимствований – в лингвистике в виде монографии или серии монографий не существует в природе.
Проблема поиска и распространения знаний о русском языке усугубляется тем, что данные вопросы и выводы, как правило, знакомы лишь узким специалистам. В этой связи остаётся нерешённой историческая и лингвистическая связь русского с санскритом, связи русского с латынью и греческим или количественная связь греческого, латыни с санскритом.
В этой неопределённой ситуации отсылать исследователей-любителей русского языка к изучению санскрита, неких ещё более древних языковых субстратов в виде других специфических языков, вместо того, что бы непосредственно изучать сходства языков, которые столетиями и, возможно, тысячелетиями контактировали в языковом и культурном пространстве на евразийском континенте (славянских, греческого и латыни), контактировали посредством переписки, политики, законов, договоров, торговых связей, мореплавания, литературных, религиозных, философских трудов, достаточно общих календарных и культурных представлений, общего географического пространства – это чистой воды лукавство [9].
Это не соответствует даже онемеченным представлениям о происхождении русского языка, где в Словаре русского языка Академии 1789 года наиболее близкими языковыми, географическими и культурными основаниями русского в Европе названы словенский язык и кельтские языки, под которыми в современной терминологии понимались, скорее всего, германские языки [20].
К современным лингвистическим подходам, методикам и транслируемым данным имеется значительное количество претензий в связи с незаконченностью, несовершенством получаемых промежуточных и конечных результатов, в частности, к неточностям в лексической и семантической интерпретации корней слов и простом выделении корней и групп однокоренных слов в словарях [3, 9, 21-22].
Поскольку в настоящее время не определена статистически достоверная средняя буквенная длина корня слова. По моим собственным наблюдениям, 90% слов русского языка имеют буквенную длину корня не более 1-3 букв, реже – 4 буквы, что может быть практически и фактически доказано только с применением математических определений, в частности данными по нормальному распределению (распределение Гаусса, распределение вероятностей) средней буквенной длины корней слов.
Например, имеется группа слов, находящихся в синонимических отношениях, принадлежащих одному семантическому полю, но до сих пор не признанных однокоренными словами [21-22].
Так, в словах morning и mourning скорее всего имеется один и тот же очень распространённый ИЕ корень (который легко может быть установлен по высокой частоте встречаемости этого корня-этимона в словах разных ИЕ языков): «мр-» (две-три буквы), встречаемый также и в словах в том числе и русского языка: мурена, мура, мортэ, сальто-мортале, смерть, смертный, смертоносный, смрад, смерд, мороз, мёрзнуть, маразм, мразь, морось, аморе, амрита, помер, умер, умри, вымер, обмер, замер, замри, мри, мрак, мрачный, пример, размер, примерка, марс, морс, морковь, марш, маршрут, март, мортира, муравей, мурашки, трава-мурава, Мурка, мор, морилка, морить, уморить, умора, сморил, сморщился, заморить, вмереть-вмёрзнуть, мрамор и прочее.
С моей точки зрения и развиваемой здесь теории, считать такие, например, слова как: morning, mourning, мурена, мура, мёрзнуть, март, смерд и др. примарными (не имеющими однокоренных слов в этимологических словарях) и не имеющими полных (однокорневых) синонимов по корню «мр-» является принципиальной ошибкой.
Поскольку на большом количестве статистического материала мы ранее установили, что любое слово должно иметь до 20 однокоренных слов, находящихся в синонимических отношениях в одном из языков и до 200 и более слов, находящихся в неполных и неточных синонимических отношениях близких ИЕ языков.
Разберём более подробно пример со словами, вступившими в синонимические отношения по корю «мр-мор-мир-мер».
В русском полагаем однокоренными: мороз; замороженный; мёрзлый; вмёрз; умер (рус.); мароз; замарожаны; мёрзлый; вмёрз; памёр (брус.); замръзване; замразен; е замръзнала; е починал (блг.) helada; congelado; congelado; está congelado; ha muerto (исп.); gelo; congelati; è congelato; è morto (ит.); pruína (fringes); gelida; algor; algidus; mortuus est (лат.) мраз; замрзнати; замрзнати; е замрзнат; почина (македон.); mróz; zamrożone; zamrożone; jest zamrożone; umarł (пол.); geada; congelado; congelado; está congelado; morreu (порт.); мраз; замрзнути; замрзнути; је замрзнуто; је умро (серб.); mráz; mrazené; morzly; je zmrazený; zomrel (словац.); zmrzali; zamrznjeni; zamrznjeni; zamrznjen; je umrl (словенск.); мороз; заморожений; мерзлий; вмёрз; помер (укр.); le gel; congelé; congelé; est gelé; est mort (фр.); smrzavanje; smrznuta; morzly; je zamrznuta; umro je (хрв.); mráz; zmrazené; zmrazené; je zmrazen; zemřel (чеш.) [26].
Таким образом, из 75 слов ИЕ языков, вступивших в семантические и синонимические отношения только одно (1) латинское слово pruína (frigus) в этимологических словарях названо единственным источником происхождения слова «мороз» в ИЕ языках из латинского языка (протолатинского) [21].
Во-первых, во всех славянских языках в словах мороз-замёрзнуть идёт жёсткая форма последовательности и числа букв – «zmrz».
И если бы слова «мёрзуть-мороз» в славянских языках (особенно южнославянских) действительно бы происходили от «pruína-frigus», то, по крайне мере, половина этих слов полных и неполных синонимов имела бы форму «poroz-feorz».
К тому же, здесь в принципе наблюдается низкая вероятность такого события от 1/75 до 1/5000 (средняя вероятность данного лингвистического события – 1/2500, по соотношению числа слов-синонимов и слов, находящихся в синонимических отношениях).
Более того, именно на примере славянских языков видно, что корень «-мр-» в словах «мороз» и «помер» имеют один корень с вероятностью более 90% (2 слова «почил» к 15 словам «умер-mort» в славянских и романских языках и латыни и 40 словам «мороз» в славянских языках; всего соотношение слов «почил» и «умер-mort-mrz-замёрз» 2/65).
Перечисленная линейка слов как раз полностью отвечает критериям статистики, теории множеств и теории вероятностей и не отвечает построениям в этимологических словарях.
Здесь мы упираемся в когнитивный лингвистический тупик, разрешить который могут только сами профессиональные лингвисты.
Таким образом, если включить теорию вероятностей и теорию множеств в принципы разработки этимологических словарей, то они должны быть частично или полностью переписаны.
Это и будет истинная картина присутствия (места) славянских языков и русского языка в системе ИЕ языков…
***
Это отрывок из объёмной статьи Евг. Жукова „Роль синонимии в формировании языков и частей речи”.
Источник
Источник
